Леонид Конисевич

НАС ВОСПИТАЛ МАКАРЕНКО

Записки коммунара

Челябинск, 1993

Воспроизводится на сетевой странице

Педагогического музея А.С.Макаренко

 по разрешению ред. издания, к.п.н.

Виктора Михайловича Опалихина

(г. Челябинск)

Приложение

Леонид Конисевич и его друзья - пути и судьбы

Моряк. Педагог. Литератор

Воспитанник. Соратник. Преемник.

Комсомольчанин. Футболист. Директор

Артиллерист. Шашист. Краснодеревщик

Слесарь. Красноармеец. Воспитатель

Рабочий. Солдат. Педагог-внешкольник

Я работал с Макаренко (интервью с бывшим заместителем начальника
коммуны им. Ф.Э. Дзержинского Петром Иосифовичем Барбаровым)

Приложение

ЛЕОНИД КОНИСЕВИЧ И ЕГО ДРУЗЬЯ - ПУТИ И СУДЬБЫ

Записки Конисевича - это, несомненно, записки историко-документальные, свидетельство очевидца-участника одного из крупнейших ЯВЛЕНИЙ нашей отечественной истории. В них рассказано о событиях очень многих и разноплановых, упомянуты десятки людей, пути и судьбы коих так или иначе переплетены как с судьбою самого Леонида Вацлавовича, так и с деятельностью его великого Отца-Учителя Антона Семёновича Макаренко.

Но если о жизни и творчестве педагога-писателя мирового звучания знаемо много, то меньше -- о судьбах его воспитанников. Вообще-то совсем отдельный разговор возможен о коллегах-соратниках Антона Семёновича. Он в этом уникален - в умении отбирать-подбирать соратников, выстраивать композицию педагогического коллектива, воспитывать-выращивать не только детей (колонистов, коммунаров), но и педагогов различного профиля.

Примерно три тысячи детей и подростков с изломанной судьбой, зачастую лишённых детства, прошли за 32 года через его человеческое сердце и педагогические руки. То, что средь этих тысяч нет ни одного человеческого брака — рецидива преступности, предателя, подлеца, лентяя — это, наверное, самое убедительное подтверждение значимости и эффективности его педагогической системы.

Потому-то и возникла мысль: в книге воспоминаний-размышлений одного из его воспитанников рассказать читателю и о них самих.

Предмакаренковские, т.е. предколонистские иль предкоммунарские годы у большинства похожи: неполная семья иль сиротство, бродяжничество, кочевье по детдомам и приёмникам. Потому о них расскажу поменее. А вот о жизни в макаренковском коллективе и особенно о последующей судьбе, об этом мой рассказ. Начну с самого Л.В. Конисевича, ибо в его ЖИЗНИ есть такое, о чём лучше поведать извне - об иных его подвигах-достижениях ему самому молвить неудобно; по крайней мере, много десятилетий зная Леонида Вацлавовича, утверждаю: о многом из скромности он умалчивает.

Среди друзей-товарищей по макаренковскому сообществу, о коих рассказываю ниже, люди разные. Колонист-горьковец, а потом педагог-дзержинец и самый выдающийся последователь Макаренко. Переданный в коммуну из колонии им. Короленко, один из малышей, а потом строитель Комсомольска-на-Амуре и директор авиазавода. Любимец Терского, воин, педагог с полувековым стажем, трудящийся в школе по сю пору. Ещё один «комсомольчанин», известный в коммуне и в Комсомольске футболист, впоследствии художник по дереву и чемпион по шашкам...

Роднит их общий старт в большую жизнь в коллективе, созданном Макаренко, и верность коммунарским идеалам, верность Делу Учителя-Отца. У каждого на долгом жизненном пути бывали трудности и даже невзгоды, но воспитанные в макаренковском коллективе трудолюбие, принципиальность, верность девизу «Не пищать!» помогли каждому из называемых, равно как сотням других, всё выдюжить и достойно пройти по жизни самому, воспитать и провести по жизни детей, а иным - уже и внуков.

Говорю о сотнях потому, что имел счастье знавать, почитай, семьсот-восемьсот из них - колонистов, коммунаров, соратников-педагогов и литераторов, а то и учеников Макаренко - школьного педагога.

Думаю, имею моральное право говорить так обобщённо, ибо знаю детей и внуков очень многих макаренковцев. И дети — «состоявшиеся», и внуки — «получившиеся».

МОРЯК. ПЕДАГОГ. ЛИТЕРАТОР

Леонид Вацлавович КОНИСЕВИЧ — как и все воспитанники Макаренко — человек непростой, трагической в раннем детстве судьбы. Оставшись полусиротой - с полуслепым отцом, на руках которого были младшие дети, он двенадцатилетним мальчонкой покинул родной очаг, чтобы облегчить жизнь семьи. Изведал вкус судьбы беспризорника.

Попав в коммуну им. Ф.Э. Дзержинского (красочное описание этого дебюта вы прочитаете у самого Конисевича), он быстро освоился в коллективе, получил скоро звание «коммунар», стал заместителем командира отряда, затем и командиром, наконец,— знаменосцем коммуны. А то была честь наивысшая и доверие всеобщее.

Человек разносторонних способностей и форм их приложения. Редактор рукописного журнала коммуны. Корреспондент всех стенгазет — «Дзержинец», «Резец», «Шарошка». Легкоатлет, боксёр, борец и кавалерист. Описания его спортувлечений и тренировок, почитай, -- одни из самых ярких в записках Леонида Вацлавовича.

Обладатель значка ГТО № 228 — считайте, Конисевич один из первых в стране обладателей столь значимого в предвоенное время значка «Готов к труду и обороне». Участник знаменитого в то время лыжного перехода Харьков—Мерефа, коим руководил другой герой моих заметок Семён Афанасьевич Калабалин, бывший тогда педагогом физического воспитания в коммуне.

Юноша, очень много читавший и узнавший из книг, в том числе о море и моряках. Тяге к морю, дальнейшему выбору профессии способствовала, конечно, многолетняя дружба коммуны с экипажем крейсера «Червона Украина» — тогда флагманом Черноморского флота. Коммунары, известно, бывали гостями крейсера, военморы приезжали в коммуну. Совсем не случайно военными моряками стали многие: В. Цымбал, впоследствии Герой Советского Союза, П. Чеслер, Д. Чевелий, Ж. Лиф, И. Яценко, Б. Парфён, В. Богданович (морской лётчик), Б. Пенкин.

Любовь к морю и «морским» профессиям воспитывалась и системой ежелетних дальних походов-экспедиций, известно, за счёт заработанных в течение года средств. Маршруты пролегали по Волге и Северскому Донцу, на Азовское море и в Крым... Пароходные рейсы, встречи с экипажами боевых кораблей и теплоходов, с тружениками портов, выступления с концертами прямо на палубе, купание, состязания по плаванию, ватерполо, перетягивание каната.

Обо всём этом можно прочесть и в чудо-описании Конисевичем Крымского похода 30-го года.

Щемяще-трогательна сцена последнего разговора-прощания с Отцом-Учителем. Вызов «К Антону!» И непростая беседа. Антон Семёнович: дорога твоя в Литинститут. Леонид: поеду в Горьковский инводхоз.

Вспомним слова из макаренковской характеристики Конисевича: «Дисциплинирован, честен, способный и восприимчивый человек, прекрасный товарищ, горячо преданный коммуне. Обладает литературными способностями, но сознательно избирает дорогу инженера». Узнав решение воспитанника окончательно, упрекнул Леонида в письме: мол, захлестнула тебя романтика моря.

Первая попытка «свидания с водой» в том горьковском институте завершилась неудачей, и Конисевич вернулся в коммуну. И такое случалось... Макаренко никогда не упрекал ребят, убедившихся в ошибке, принимал в коллектив, помогал и далее. Но та самая «романтика» всё же перетянула, и отправился Леонид вместе с Глебовым в Одесскую мореходку — училище по подготовке штурманов дальнего плавания.

Не без трудностей прошли годы учёбы. Первые учебные плавания. Первое назначение. Первый рейс по Черноморью. Первая «загранка».

...1936 год. Спецрейс теплохода «Курск». Как выяснилось значительно позже, со спецзаданием - на борту тяжелогруженные контейнеры, группа юных бодрых пассажиров. Уже в далёкой Барселоне поняли: то части разобранных самолётов и те, кому предстояло сесть в кабины «курносых»... Во время огненного рейса попадали под эскорт чужих кораблей, подлодок, и под обстрел в порту Аликанте, когда «Курск» был прикрыт вставшим борт-о-борт аргентинским кораблем с капитаном-антифашистом во главе.

Приняв на борт другой, тоже, видимо, сверхважный груз, «Курск» лёг на обратный курс. По возвращении на родину все участники огненного рейса были награждены правительственными наградами. Леониду Конисевичу вручили орден - «Знак Почёта» № 400, посеребрённый. Ордена -- гражданские: ведь шли на гражданском корабле, суть задания тогда не афишировалась.

21 апреля 1937 года в лекции Антон Семёнович рассказал о первом из воспитанников, получившем орден: «Три дня назад я получил письмо от своего бывшего воспитанника, которое меня очень растрогало. Он пишет, что за один свой подвиг, сущность которого он в письме рассказать не может, но который заключается в том, что он не дрогнул перед смертью, за этот подвиг он получил орден. Он мне об этом сообщает и благодарит. Говорит просто: спасибо Вам за то, что Вы нас научили не бояться смерти... Может быть, он от природы храбрый человек, но уверенность в том, что храбрость есть достоинство, которому его научили, благодарность за такую науку - всё это качества нашего нового социалистического общества. Когда он пишет, Вы меня научили, то он благодарит не меня лично, а Советскую власть, коллектив дзержинцев, который ему это свойство дал».

Потом Конисевич плавал на Дальнем Востоке, в годы военные участвовал в высадке десантов на Парамушир и Сахалин. Создал на Камчатке, в селе Паратунка детский дом, первым из воспитательных учреждений страны получивший имя Макаренко.

В 50-е годы Леонид Вацлавович вернулся на украинскую землю и создал на Киевщине пионерский лагерь «Алмазный» - это чудо-сад с системой прудов разного уровня и своей пионерской флотилией, с деревьями ценных пород и роскошными многогектарными цветниками. В лагере вовсю развернулось подлинное самоуправление, он стал известен и за пределами страны, сюда часто приезжали иностранные гости, дети многих стран отдыхали в «Алмазном».

Четверть века Конисевич был начальником лагеря. Уйдя на пенсию, остался там садоводом-агрономом и организовал ежедневный сельскохозяйственный производительный труд. Уникальный в наше время опыт. Каждый день ребёнок выбирает себе один из пяти объектов труда — сад, огород, теплицы, парники, цветники — и, войдя в сводную трудбригаду, работает поутру — малыш по полчаса, старший — по часу-полтора. Каждому по руке есть инструментарий (лопаты, тачки, грабельки, садовые ножницы и т.п.). Ход и итоги работы тотчас объявляются по радио и в чудесных, неповторимых конисевичских сводках от руки. Победители трудового соревнования награждаются ежедневно и по окончании лагерной смены. А плоды труда своего дети буквально «пожирают», то бишь пожинают, ибо всё попадает на их стол. Кроме того, в августе закручиваются до трёх тысяч банок «алмазовского» яблочного компота - его поедают те, кто приедет зимою иль на будущий год. Рассаду цветов, помидоров и т.п. дарят детским учреждениям Бориспольского района, продают в местные хозяйства. Тут всё от Макаренко и по Макаренко: цель труда ясна каждому, дозировка, чередование видов деятельности, сводная бригада, выборные бригадиры и агрономы. И радость труда, которую я имел счастье видеть своими глазами, ибо один летний сезон с бойцами сводного Макаренковского педотряда «Мыслитель» поработал в «Алмазном» у Конисевича-агронома.

Работал он с раннего утра до позднего вечера, а вечерами... вечерами писал свои воспоминания, которые мы там - практически уже ночью и читали главку за главкою.

Первую книгу Л. Конисевича — «Большая семья», в которую вошла лишь малая часть его воспоминаний, с огромным интересом прочитали макаренковцы и макаренковеды, все, кому дорого дело воспитания...

Самое знаменательное: стал-таки Конисевич литератором, как предсказывал его учитель, уловив, спрогнозировав тогда ещё литературные задатки и склонности юноши. Будучи в «Алмазном», мы удивлялись-восхищались: как это у него хватало времени и энергии на возню с детьми разного возраста, и на нелёгкий писательский труд по созданию книги «Нас воспитал Макаренко».

Злоупотребляя цитированием, не могу всё ж не привести письмо самого Конисевича Антону Семёновичу, написанное тоже в конце 30-х:

«Вспоминаю наш разговор в кабинете, когда я отказался от университета, предпочитая морской техникум. Я тогда решил, что техникум не цель, а средство. Мне очень хотелось быть студентом университета, но с ещё большей силой тянуло посмотреть мир, чего я уже добился. Теперь должен поступить в университет и окончить литературный факультет. Я не хочу покоя, я должен двигаться, как всё вокруг нас, чтобы, остановившись, не упасть... Нет, я не остановлюсь и не упаду... Упасть может лишь одинокий, а я горячо люблю свою родину, свой великий народ, гигантов мысли и дела, которых он родил, взлелеял и по заслугам вознёс. И где бы я ни был, в далёких океанах и странах,— родина и народ становились для меня только ближе и роднее. Этому тоже Вы научили нас, Антон Семёнович. И Вы за нас не бойтесь, мы «попищать» можем, но победа будет за нами. Это я твёрдо знаю».

Победа всегда была за ним. И во время многолетней работы — плавания на кораблях гражданских, и в дни боёв с японцами, и в «Алмазном», и во время съёмок фильмов «Макаренко сегодня» и «А.С. Макаренко — педагог, писатель, гражданин», где он вдохновенно пел песни своей молодости и любимые современные песни. Когда поёт, по-детски радостно сияют его глаза. Как сияют они, когда он возится с ребятнёй, руководя спасательной станцией на Днепре. Снова — морская форма, опять подготовка судов к выходу в рейс, вода, правда, не морская, речная, но всё ж...

Счастье Конисевича — это и сотни его воспитанников, и тысячи читателей, и сын Виктор — талантливый артист, тоже герой фильма о Макаренко.

Годы идут. Как и других макаренковцев, появляются у Леонида Вацлавовича проблемы со здоровьем.

Но, как прежде, изумительны его рассказы-воспоминания о коммуне и Макаренко, как прежде он активен в делах Ассоциации Антона Макаренко, членом правления которой избран на её Учредительном съезде.

Завершая этими страничками книгу воспоминаний самого Леонида Вацлавовича, завидую вам, дорогие читатели: ведь вы читали ЭТО впервые.

ВОСПИТАННИК. СОРАТНИК. ПРЕЕМНИК.

Семён Афанасьевич Калабалин (Карабанов в «Педагогической поэме» Макаренко, одноимённом кинофильме) -- одна из самых ярких личностей среди воспитанников и соратников великого педагога. О нём многое рассказано не только самим Макаренко, но и Ф. Вигдоровой в трилогии «Дорога в жизнь», «Это мой дом», «Черниговка», в «Большой семье» Конисевича, в автобиографической книге Калабалина «Бродячее детство».

Однако — такова уже была та натура — новые поиски, анализ архива Московского музея А.С. Макаренко открывает всё новые странички, факты, детали, дополняющие так, кажется, хорошо известный портрет Калабалина-Карабанова.

Он был одним из первых колонистов-горьковцев, судьба его и в колонии складывалась непросто. Сызмальства привыкший к «вольной жизни», успевший походить с одним из многих тогдашних украинских «батьков», он был взят Антоном Семёновичем из-под стражи в ожидании суда. Одно время поддерживал в колонии бандита и убийцу Митягина, покинул колонию в знак солидарности с ним, когда Макаренко прогнал Митягина. Каждому знаком эпизод с крупной суммой денег, которую доверил Макаренко получить юному Семёну, вручив к тому же и револьвер для самоохраны. Это — бандиту. То был один из примеров метода «взрыва»: доверие окрылило юношу. Он всё более выдвигался в авангардные ряды горьковцев.

«Карабанов во время работы умел размахнуться широко и со страстью, умел в работе находить радость и других заражать ею,— писал Антон Семёнович. - У него из-под рук буквально рассыпались искры энергии и вдохновения. Из него выходит убеждённый сторонник переделки человека, об этом он всегда страстно мечтает».

Не широко известно: в конце 20-х колонист Калабалин, окончив вуз, становится педагогом физической культуры уже в коммуне им. Дзержинского, куда, известно, вместе с Макаренко и 70 горьковцами, перешли и большинство педагогов колонии.

Семён всегда был физически развит, занимался многими видами спорта, к нему тянулись ребята, особо пацаны. Потому, когда определялась профессиональная судьба очередных горьковцев-выпускников, Антон Семёнович и предложил ему эту стезю — учебно-физкультурную работу.

Нельзя не отметить исключительный талант Калабалина в подготовке и осуществлении коммунарских походов. И здесь он был продолжателем Антона Семёновича, так много отдавшего сил на его человеческое становление.

Вот такого человека - сильного, умного, мастера на все руки — ноги, прекрасного гимнаста и всадника, строевика и «военспеца», Антон Семёнович первым из своих воспитанников и благословил на самостоятельный педагогический путь. Потом будут и другие педагоги — школьные и внешкольные, военные, физкультурно-спортивные, как Вера Павлова-Раевская, прошедшая путь от капитана знаменитой в то время в Харькове волейбольной команды коммунарок до специалиста вуза. Семён же был первым. Впрочем, был не один...

«Появилось в колонии существо донельзя чернобровое и черноглазое» - повествует Макаренко в «Педагогической поэме» о Гале Подгорной-Черниговке, которую привёл в колонию Семён. Предстала она перед общим собранием: принимать? С присущим ему юмором Макаренко рисует эту картину, которую пересказываю архикратко.

ССК Лапоть (Лапотецкий в жизни) огорошил вдруг Галину:

- «Отче наш» знаешь?

- Ни, — ответила Галя.

- А «Верую» знаешь?

- Ни, — ответила та.

- А Днепр переплывешь?

- Да, — ответила Галина, и её приняли.

Много лет спустя спросил Галину Константиновну, по-прежнему красивочерноокую: «Вы так хорошо плавали в юности?». Та нет же. Я вообще плавать не умела, но он мне так надоел, подумала: всё «ни» да «ни» — вообще не примут, возьми и скажи: «Переплыву», а как им проверить: мы-то в Харькове, а Днепр далеко?..

Галина-Черниговка скоро освоилась в коллективе. Они с Семёном полюбили друг друга, поженились. И на самостоятельную работу из коммуны отправились вместе. Так что к ним обоим относятся слова Макаренко: «Так и пошёл Семён Карабанов по пути соцвосовского подвига и не изменил ему до сегодняшнего дня, хотя и выпал Семёну жребий труднее, чем всякому другому подвижнику»: когда начали работать, их первенца, коему шёл третий годик, зарезал воспитанник...»

Всего у Калабалиных было 12 детей своих и приёмных. Все стали педагогами, ныне учителями становятся и внуки. Свыше 30 лет Семён Афанасьевич и Галина Константиновна вместе работали в двенадцати воспитательных учреждениях под Киевом и Ленинградом, в Виннице, Полтаве, Москве и Грузии. А во время войны Галина Константиновна без Семёна, но с сестрою Ольгой Константиновной Паскаль работала в детдоме, эвакуированном из столицы на Урал.

И каждый раз супруги принимали запущенные детдома, и каждый раз выводили их на светлую дорогу. Талантливый от природы (Макаренко утверждал: он сам не был талантливым педагогом, и лишь десятилетиями труда добился мастерства, а вот кто был талантлив от природы как педагог, так это - Калабалин), много перенявший от своего Отца-Учителя, Семён Афанасьевич буквально творил чудеса, в короткое время при помощи макаренковского метода «взрыва» преображая коллектив. Умело использовал тонкое знание психологии ребёнка, свои разносторонние способности: спортстмен, плясун, лучший шахматист среди макаренковцев, артист высочайшего класса, а Макаренко считал: педагог должен быть и актёром.

...Только что приняв первый детдом и отлучившись в город за хлебом, узнал по возвращении от Галины: все как один ушли. Вскочив на коня, а всадник-то он отменный — галопом поскакал наперерез и возле моста совсем было догнал всю ораву, но конь вдруг споткнулся, и Семён, перелетев через его голову, распластался в придорожной пыли с гримасой боли и «сломанной» ногой.

Что делать беглецам? Все ж жаль человека. Лошадь взяли под уздцы. Семёна - на руки, и донесли до детдома. Тут он вскочил на ноги и лихо сплясал цыганочку. Поражённые двойным артистизмом надо же так изобразить боль! - ребята все как один остались в детдоме, и стали ходить за Калабалиным гурьбой.

...Под Ленинградом вновь назначенного директора решил проверить некто Король — король питерских карманников, и выпустил из загона трёхлетнего бычка. Семён Афанасьевич тем временем держал речь перед строем детдомовцев и почувствовал вдруг неладное. Оглянулся: бык шёл прямо на него с налившимися кровью глазами. Тогда он взял быка за рога и... поставил на колени. Надо ли говорить, что авторитет у пацанов был тотчас завоёван, а провокатор посрамлён.

...В Барыбинский детдом никто не хотел ехать, сменились четыре директора подряд; проводившие весь день на крыше воспитанники проигрывали в карты имущество и девочек, играли «на воспитателя» — проигранного прогоняли сквозь пруточный строй в коридоре. Когда сюда привезли Калабалина, тот сказал: Мне нравится. Остаюсь, но при двух условиях: месяц - никаких проверок, даже если услышите, что меня убили иль я кого убил, и уволить всех воспитателей — наберу новых сам.

Условия были приняты. Собрав остатки персонала -- уборщиц, сторожа, повара, истопника, — произнёс вдруг:

- Дармоеды, надо начинать работу. Будем таскать им пищу на крышу.

И понесли. Те, позавтракав, побросали миски вниз. Пообедали - вновь побросали. Поужинали... А наутро, когда вновь «официанты» доставили завтрак на крышу, все спустились, грудою вошли в кабинет:

- Не имеешь права заставлять есть на крыше.

- Спускайтесь, — произнёс спокойно Семён Афанасьевич.

Спустились, и конфликты были окончены, картёжники исчезли.

В годы ещё предвоенные и тем более послевоенные его знали как страстного пропагандиста наследия своего учителя. Слушать Калабалина можно было буквально часами. Он без устали и без перерыва говорил час, другой, третий... Находчив был фантастически.

...На одной из лекций молоденькая учительница спросила:

- Что бы Вы сделали на моём месте: вошла впервые в класс, поздоровалась, а они в ответ дружно хрюкнули?

- Не знаю, что бы я сделал. Возможно, хрюкнул бы в ответ. Это отнюдь не совет Вам: я бы хрюкнул так, что они б на всю жизнь зареклись. У Вас же может получиться визг поросячий. Возможно, вообще не прореагировал бы на них, но после первого ответа удовлетворённо прохрюкал бы пять раз: мол, пятёрка. Не знаю, что бы я сделал, но что-то я бы сделал обязательно.

Он так и поступал, часто интуитивно, но всегда эффективно. ...Как-то много лет спустя после коммуны попал Калабалин в Харьков. Директор одной из школ попросил зайти в свою школу:

- Понимаете ли, у нас один седьмой класс — ненормальный: учитель входит в класс, а все ученики... стоят на партах, и пока он каждого усадит, времени на контрольную уже не остаётся.

Что вы мне посоветуете?

- А какой у них сейчас урок?

- По расписанию география, но учитель заболел, так что Вы сможете с ними основательно побеседовать.

- Нет, просто скажите, что урок проведёт новый географ.

- Предупредить, что Вы — ученик Макаренко и всё можете?

- Нет-нет, просто — новый учитель.

Когда Калабалин открывал дверь, волновало одно: сидят или стоят? Коль сидят, то утверждать: вы, мол, кажется, раньше стояли на партах — бессмысленно. Скажут: нет. Вошёл — стоят! Тогда он встал на стул перед учительским столом и начал урок - перекличка, беглый опрос с мест. Один, видимо, зачинщик, поняв, что их просто разыгрывают, начал было опускать ногу, но услышав резкий окрик «СТОЯТЬ!», так и застыл с ногою на весу. Рассказав новый материал, «учитель» произнёс:

- А теперь запишите, пожалуйста, домашнее задание...

В кабинете директора завязалась беседа о Макаренко, колонии, коммуне. Прозвенел звонок. Вошёл взволнованный учитель черчения:

- Николай Михайлович, что-то в 7а случилось: все сидят...

Разговор о проблемах макаренковедения продолжался. Через 45 минут в кабинет влетела учительница иностранного языка:

Товарищ директор, семиклассники почему-то сидят... Тогда уж директор, не выдержав, обратился к Семёну Афанасьевичу:

- Почему это они сидят?

- А Вы что, хотите, чтобы они по-прежнему стояли на партах?

- Нет-нет, но мне по секрету: что вы им сказали?

- Честное слово, коллега, я им ни слова не сказал, -— ответствовал Калабалин.

Когда съехавшиеся со всей страны макаренковцы хоронили своего «Антона», которого так и называют по сю пору Отцом, то Семёну поручили снять с груди Макаренко орден Трудового Красного Знамени, что успели вручить Антону Семёновичу месяц назад. А прощальное слово от имени трёх тысяч людей, прошедших через педагогические руки и человечье сердце Макаренко, произнёс А. Тубин: «Я один, для которого у Антона Семёновича не нашлось доброго слова ни в одной его книге: обо мне написано лишь отрицательное. Когда он прогнал меня, лишь тогда я понял, до какой же степени я пал, и решил стать человеком»...

Ясно, каким человеком стал Тубин, если ему доверили сказать последнее слово перед гробом отца-учителя-друга...

Когда началась война, решено было использовать Тубина и Калабалина не просто на фронте, а для выполнения серьёзных спецзаданий в тылу врага. При выполнении одного задания самолёт, на котором Тубин направлялся в глубокий тыл фашистов, был подбит и упал на дно озёра в Финляндии.

После соответствующей подготовки и Калабалина в составе спецгруппы выбросили далеко за линией фронта. Он прыгал последним, его парашют отнесло в сторону, к тому ж при приземлении Калабалин сломал ногу (на сей раз взаправду), отстреливался от окруживших его карателей, истратил боезапас и тяжелораненым попал в плен. Далее концлагерь, неудачный побег. Снова лагерь и снова побег. Не ушёл. С перебитыми руками - ногами, поднятый на дыбу, под страшными пытками он даёт наконец давно желанное фашистами согласие работать на абвер.

Спецшкола под Варшавой - полный курс подготовки абверовца. Переброска в знаменитую — под рукою самого Канариса — школу Вилли-2 под Кенигсбергом. Фашистское командование решило использовать выносливого и смекалистого, хорошо знающего немецкий язык русского в качестве инструктора. Педагогические способности Семёна проявились и здесь: одна за другой группы подготовленных им диверсантов, в основном из военнопленных, забрасывались в советский тыл, пройдя у него подготовку.

Наконец, было решено и его самого направить на задание во главе семёрки, забрасывающейся в Горьковскую область. Тот день памятен всей семёрке. Вылет чуть-чуть не отложили по каким-то неведомым причинам. Наконец, взлёт. Линия фронта. Выброска в районе Арзамаса...

Явочная квартира была на окраине Горького, на берегу Волги. Два с половиной года деятельности Калабалина в качестве резидента абвера по Горьковской области, где находились военные заводы, места формирования резервных армий, да и Волга — стратегически важная артерия...

Лишь осенью 44-го Семёна Афанасьевича пригласили в обком партии, сказали: «Спасибо, здесь Вы более не нужны!». Дали орден Отечественной войны I степени и... детский дом испанских детей в Подмосковье, где он директорствовал до мирного времени.

Хорошо зная жизненный путь, характер, способности Калабалина, много лет общаясь с ним в содружестве макаренковцев, в залах собраний-семинаров и за шахматной доской, ясно представляю, как тонко, умело сыграл он роль мечущегося под пытками предателя, инструктора абверовцев, резидента. Обыграл своих шефов из абвера, как говорится, вчистую. Как отменный шахматист, он продумывал, обосновывал каждый свой ход, предупреждая замыслы противника. Как педагог, умело готовил «диверсантов», перевербовывая одних, нейтрализуя других. Как всесторонний спортсмен выдержал столько нагрузок-перегрузок. Как актёр великолепно сыграл роль абверовца. Даже Галина Константиновна до середины 70-х не знала, за что получил орден Отечественной войны её Семён.

Их совместный педагогический труд завершался в ставшем знаменитым Клемёновском детском доме Егорьевского района Московской области. И здесь Калабалин оставался верен себе - мастерски преобразил ребячье самоуправство в соуправление, создал, конечно, вместе с Галиной Константиновной — сердцем коллектива, образцовое учреждение, где было всё в комплексе и в развитии.

Однажды приехал к нему с группой студентов пединститута. Прервав беседу, Семён Афанасьевич, выглянул в окно и прокричал вдруг в форточку:

- Петюнька, скажи этому противному снегу, чтобы он отстал от твоего прекрасного пальто!

И надо было видеть, с каким остервенением третьеклассник очищал самое обычное детдомовское пальтишко от налипшего снега. Да, артистичность была присуща всей натуре Калабали-на-педагога. Когда он ушёл из жизни, детдом, носящий ныне имя Калабалина, приняла Галина Константиновна - заслуженный учитель школы, кавалер ордена Ленина.

Его ученики, бывающие-выступающие на московских Макаренковских средах, под стать своему учителю — стройны, крепки, детолюбивы.

КОМСОМОЛЬЧАНИН. ФУТБОЛИСТ. ДИРЕКТОР

Игорь Иванович Панов — из немногих воспитанников, выведенных в книгах Макаренко под собственной, ни на букву не изменённой фамилией: «Исключительные способности, живой характер и искренность давно выдвинули его в первые ряды. Совершенно честен, очень развит, интеллигент, что не мешает ему быть хорошим токарем. К недостаткам нужно отнести наклонность к резонёрству. Политическое воспитание по отношению к Панову было не таким лёгким делом, сейчас он абсолютно устойчив в убеждениях», — то макаренковская характеристика из числа тех, что он написал для группы выпускников-студентов Харьковского машиностроительного института.

Да, Панов всегда был вместе с самыми передовыми коммунарами. Во втором отряде дзержинцев — с Волченко (тогдашним ССК), Камардиновым, Ширявским, Буряком, Конисевичем, Семенцовым. В период, когда очередной из многочисленных комиссий показалось, что коммунарам скучно в коллективе, Макаренко писал: «Но весело Панову, Конисевичу, Оноприенко, Семёнову, Куксову, Богдановичу...». С последним, перешедшим с Макаренко из колонии им. Горького, довелось Игорю поработать на одном станке. У Макаренко: «Маленький Панов, который у своего станка стоит на подставке». Игорь Иванович вспоминает: «Работал за тем станком Витя Богданович, человек очень аккуратный, но медлительный. У него никак не получалась специфическая операция — нарезание нечётной резьбы в 17 ниток на дюйм для маслёнок Штауфера. Станок был несовершенный, и нужно было с величайшей точностью до долей секунды успевать переключать его в нужные моменты, поворачивать маховики и ручки, нажимать рычаги и педали не только руками, но и ногами. Работаешь за станком — как гопак пляшешь. Уговорил я попробовать меня. Подставили к станку ящик, я на него встал... И получилось. Так я стал полноправным токарем». Добавлю: токарем 6-го разряда, одновременно учась в школе коммуны, на рабфаке, потом уже в машиностроительном.

Детство, жизнь докоммунарская игорева была похожа на других. Отец погиб на первой мировой, незадолго до рождения сына. Трёхлетним потерял мать, умершую от холеры. Скитания по детдомам и колониям прерывались летними «каникулами»: когда тепло — лучше бродяжничать, чем сидеть взаперти. «Прокормиться, - вспоминает о тех временах Игорь Иванович,— было не так уж трудно: что-то добрые люди дадут, что-то выпросишь, а что-то и сам возьмёшь, если плохо лежит... Некоторые из ребят постарше, угрожая пацанам, заставляли их «работать» на себя; назывались такие пацаны «собачками». Кто крал в поездах, кто на базаре, но большинство из нас этого делать не могли и, боясь расправы «хозяина-богуна», попрошайничали. Вечером «богун» забирал всю выручку, оставляя немного «собачке». Бывал такой «собачкой» и я. А зимой, когда становилось совсем холодно, приходилось опять возвращаться в какую-нибудь колонию.

Страна старалась обеспечить нас всем необходимым. Но возможностей тогда было мало. Так, нам выдавали в детдоме пару обуви на год: дешёвые ботинки из юфти. Побегаешь в них по снегу - промочишь, прибежишь в дом - и ботинки к печке сушить. К утру они сморщились, покоробились — уже не надеть. Приходилось в мороз бегать в школу без обуви. Соберёшься с духом - и мчишься стрелой, чтоб не замёрзнуть в пути. Первые два урока ног вообще не чувствуешь. Сидишь за партой и ничегошеньки не соображаешь: холод из тебя выходит... Но тяга к учёбе была большая.

Попав в очередной - какой по счёту? - распределитель, узнал от бывалых ребят о Макаренко: мол, нет воспитателей, как в других колониях, ребята сами сообща решают все важные вопросы своей жизни. И ещё - у Макаренко можно учиться и дальше».

Закончив четвёртый класс в школе колонии им. Короленко, где директорствовал друг-единомышленник Антона Семёновича, Панов с группой таких же малышей был направлен в коммуну им. Дзержинского по их собственной просьбе и ходатайству руководства короленковцев.

«Приехали мы в Харьков, — продолжает Игорь Иванович,— нашли на окраине новое здание коммуны. Оно показалось нам дворцом. Оказалось: его выстроили специально для беспризорных детей чекисты Украины за счёт отчислений из своей зарплаты, создав этим памятник Дзержинскому. Страшно волновался в ожидании совета командиров, но приняли нас всех. Этим памятен мне 1929 год. Каждый мог выбрать производство по душе, я попал к металлистам, меня давно интересовало это дело. Одновременно учился в школе, потом на рабфаке. Коммуна дала мне очень многое, вернее, всё: здесь стал человеком, твёрдо стоящим на ногах. За четыре года стал токарем, говорят, неплохим. Научился дорожить каждой минутой, потому что мы всё время были при деле — то убирали здание коммуны, то занимались в учебных классах, то работали в мастерских.

Коммуна дала мне и знакомство с легендарным уже тогда Макаренко. Поначалу он показался мне суровым, немногословным, «закрытым». Но стоило узнать его поближе, и становилось ясно, какой это тёплый, душевный, всё понимающий человек. И очень деликатный. Он никогда не интересовался прошлым своих воспитанников. Человечище большой физической силы и удивительной выносливости. Помню, в походах мы прыгали по камням в трусиках, голошейках и тапочках, но изнывали от жары. Он же, к нашему восхищению, шёл рядом в полной форме -- в гимнастёрке с портупеей, в сапогах — подтянутый, свежий, бодрый...

Никто из нас не догадывался, что у Антона Семёновича тяжёлая болезнь сердца, которая через несколько лет безвременно вырвет его из жизни.

По «Конституции страны ФЭД» — так мы меж собой называли коммуну — все вопросы: и производственные, и бытовые - решали общее собрание и совет командиров. Это решение уже никто не мог отменить, даже заведующий. Да этого и не требовалось: ребята и так принимали правильное решение. К этому неизбежно приводила созданная в коммуне атмосфера коллективного творческого труда, обстановка, в которой каждый коммунар оказывался острозаинтересованным в успехе общего дела.

Если кто-то по нерадивости или непониманию допустил оплошность или спустя рукава отнёсся к порученному делу — разнос от Антона Семёновича, как и наказание заводской администрации, ему не грозили, не могли отругать воспитатели: их в коммуне не было. Был один могучий и серьёзный воспитатель — коллектив. Выйти на середину перед общим собранием было тяжелейшим наказанием. Коллектив судил нарушителя сурово, но справедливо.

Необычно звучит, но Макаренко внёс замечательный вклад не только в советскую и мировую педагогику, но и в развитие промышленности страны. Ведь полукустарные поначалу мастерские, где мы создавали мебель, маслёнки и одежду, превратились в самые передовые производственные предприятия, с помощью приглашённых Макаренко высококвалифицированных специалистов были решены сложнейшие технические вопросы, где под руководством взрослых мастеров иные рабочие-коммунары выпускали первоклассную, высших мировых кондиций продукцию.

В 1932-м началась родословная отечественной электродрели, началась с электросверлилки ФД-1 (ранее электросверлилки и электрошлифовалки ввозились за золото из-за рубежа).

Когда коммунары с подачи Антона Семёновича же решили: будем делать фотоаппараты, инженеры и конструкторы-оптики лишь пожали плечами: «мальчишки — фотоаппараты? С линзою точностью до микрона?». Но мы смело шагнули в мир микронов, сферических аберраций и оптических кривых. Доныне хорошо известна марка плёночных аппаратов «ФЭД» — Ф.Э. Дзержинский, первая партия которых выпущена в коммуне в декабре 32-го. Аппараты такого типа не смогли тогда освоить специалисты ленинградской оптики, сославшись на влажность климата, виновного в плохом качестве линз».

Судьба Панова ясно доказывает ценность макаренковской триады «Труд—Учёба—Досуг». После восьмичасового учебно-трудового дня начинались разнообразные клубные занятия, где каждый находил себе дело по душе. А то и несколько таких дел. Но каждый из ребят был славен чем-то своим, особенным. Игорь был среди тех, кого знал весь Харьков: ведь он выходил на городской стадион в динамовской форме в числе одиннадцати самых известных футболистов коммуны: вратарь Иван Харченко, он - Игорь Панов, капитан команды Капустин, Руднев, Шмыгалёв, Куксов, Парфён, Великий Водолажский, Волченко, Пивень. Команда выступала как спорт-коллектив «Динамо» № 7, а тренировали её и четыре «дочерние» команды, тогдашние - на всю страну - знаменитости: Привалов, Паровышников и братья Фомины -- пять заслуженных мастеров спорта СССР, участников сборных команд Украины и СССР.

Играли коммунары в Харькове и в Сочи во время Кавказского похода, играли в Болшево —- с командой коммуны, о которой рассказано в фильме «Путёвка в жизнь». Играли в Комсомольске-на-Амуре...

«Приехал в коммуну на побывку из Особой Дальневосточной — снова вспоминает Панов, - один из первых колонистов-горьковцев Колька Вершнёв. Так увлекательно рассказывал о Дальнем Востоке, юном городе Комсомольске-на-Амуре, где служил, что тотчас загорелись. А тут как раз мобилизация ЦЕкамола: «Комсомольцы, приезжайте на Дальний Восток! В 37-м группа коммунаров-выпускников, прибыла в Комсомольск на авиазавод. Тот ещё достраивался, но цехи уже давали продукцию. Мы быстро влились в коллектив и тесно подружились с заводчанами. Народ собрался настоящий - все приехали работать на совесть. Большие трудности пережил город, завод, и мы с ним, но оглядываясь на те годы, удовлетворены: правильно жили».

Панов прошёл здесь путь от мастера инструментального цеха до заместителя директора завода. Помогало не только знание техники, умение работать на многих станках, но и отличная теоретическая подготовка: ведь в коммуне организовывались лекции крупных инженеров и учёных-оптиков. Готовил Макаренко и командиров производства: старшие коммунары перед выходом их коммуны назначались дублёрами руководителей производства — цехов, отделов, чтобы практически перенимать и применять опыт. И в профработе пригодился каждому макаренковцу опыт «командирства»: известно, что практически каждый коммунар побывал во время жизни в коммуне командиром разновозрастного отряда, научаясь руководить людьми.

Годы войны для Панова - это годы работы на заводе, выпускавшем тогда дальние бомбардировщики ИЛ-4. Опять слово самому Панову: «Меня и других заводчан буквально вытащили из теплушек, идущих на фронт, и вернули в цехи. Наш фронт был здесь, и сражения за выполнение заданий были не на жизнь, а на смерть. За военные сутки мы выпускали столько самолётов, сколько прежде за месяц. Притом людей на заводе поубавилось: часть всё же ушла на фронт: опытных мужчин заменили женщины, подростки. Трудились круглосуточно по 12 часов в смену. Самоотверженно работал каждый: пока суточное задание не выполнено, никто не покидал цеха. Удалённый от научно-технических центров страны, коллектив завода сам находил технические и технологические решения».

С 1959 года Игорь Иванович -— в Воронеже, где стал директором моторостроительного завода. Директором-воспитателем. Начал со сплочения коллектива, создания заводского стадиона «Луг», где ежедневно собирались футболисты, болельщики. Начали выполнять-перевыполнять задания. Построили свой пионерлагерь, турбазу, регулярно проводили заводские праздники, ставшие традицией. Завод взял шефство над спецшколой для малолетних правонарушителей. Не ограничились тем, что дарили одежду, библиотечки, игры. Создали производственные мастерские, выделили станки, оборудование, направили лучших мастеров-наставников, и ребята серьёзно заинтересовались настоящим заводским трудом.

Уйдя на пенсию, кавалер четырёх орденов и многих медалей продолжает активную деятельность во благо людей. Встречается с наставниками молодёжи и с самой молодёжью, особо с учащимися 2-й школы-интерната. Вспоминает юность коммунарскую и комсомольчанскую, работу на заводах, рассказывает, что Антон Семёнович помнился ему всегда: тогда, когда обеспечивал отличное оборудование и чёткую организацию труда, ибо, по Макаренко, лишь такой труд - воспитатель. Тогда, когда довелось руководить огромным коллективом заводчан — их жизнью производственной, учебной — по повышению квалификации, культурно-досуговой.

Продолжаются встречи с воронежцами. Продолжается и переписка со всей страной, особо с друзьями-макаренковцами, с педагогами. Много, как всегда, было у Игоря Ивановича планов на будущее.

Зная очень многих колонистов-горьковцев и коммунаров-дзержинцев, всегда приятно удивлялся: насколько все они хорошие семьянины. У Пановых четверо дочерей, пять внуков, появляются уже и правнуки... Растут все людьми хорошими.

Не ослабевает и дружба с теми, с кем был и в коммуне, и в Комсомольске, и на футбольном поле, и в цеху: с Юрием Рудневым, Борисом Парфёном, о котором следующий мой рассказ.

АРТИЛЛЕРИСТ. ШАШИСТ. КРАСНОДЕРЕВЩИК

Борис Фёдорович Парфён — тоже коммунар из самых молодых, тоже комсомольчанин призыва 1937-го года, тоже футболист той сборной команды коммуны и «Крыльев Советов» Комсомольска-на-Амуре, когда началось возрождение команды в предвоенные годы с вливанием «новой крови» — дзержинцев.

Как-то летом сводный макаренковский педотряд «Мыслитель» работал в «Костре» Краснодарского края, и, оторвавшись на пару суток от своих подопечных бойцов, побывал в Краснодаре в семье Парфёнов. После долгого разговора, просмотра обширного фотоархива наступила пауза перед чаепитием. Тогда я, увидев большую, красочно инкрустированную шашеницу со столь же необычными шашками, предложил:

- Давайте пока сыграем партию.

- Что: увлекаетесь? — спросил меня Борис Фёдорович.

- Играю с детства, был даже чемпионом Москвы среди студентов. 13 лет работал гостренером СССР. Сейчас-то играю редко редко, но проигрываю тоже редко — одну, ну, две лёгкие партии в год.

Хозяйка с полуулыбкой подала нам роскошный этот комплект, и мы начали партию. Я её проиграл, посчитав: случайно, увлёкшись атакой, чуть-чуть ошибся одним лишь ходом, ну, а шашки — это ж не шахматы, обратно шашкой не пойдёшь... Вторую партию я уже... проиграл вчистую. Играл партнёр отменно, я даже не понял, в чём меня переиграл. Сдался и в третьей, и в четвёртой... - А Вы, Борис Фёдорович, тоже, верно, редко проигрываете? Какой у Вас разряд?

Тоже давно не играю, ну, а раньше... И он достал из ещё одной автоархивной папки интереснейшие документы: афиши чемпионатов РСФСР и СССР, газетные вырезки, фотографии Парфёна с алой лентой через плечо, билет участника финала. Оказалось, я в гостях у победителя, призёра знаменитых в 50-е годы Всесоюзных турниров колхозников. Среди сельских шахматистов сияло тогда имя мастера спорта СССР Журавлёва, а среди шашистов села имя Бориса Парфёна, чемпиона РСФСР и призёра чемпионатов страны. Оказалось, Парфён был знаком в те годы с ведущими тренерами страны Раммом, Виндерманом, встречался за доской со многими известными спортсменами, его партии печатались в периодике.

Мне-то доводилось многажды встречаться за чёрно-белой доской с Виктором Николаевичем Терским; каждый раз играли с ним ровно десять партий -- «для лучшего счёта», говаривал Терский. Оказалось, средь макаренковцев был игрок ещё более сильный — Парфён.

В ту и последующие встречи мы вели долгие с ним разговоры. Особо тепло вспоминал он Антона Семёновича, самых близких друзей юности Виктора Руднева, Игоря Панова.

Себя считал средним по всем параметрам коммунаром, с самой обычной для пацанов прошлой жизнью. Родился в послеоктябрьском 18-м году, шести лет лишился родителей. Беспризорничал, кочевал по детдомам, колониям. В 1931-м году попал из Харьковского коллектора (прямо как Игорь Чернявин из «Флагов на башнях») в коммуну. Работал там последовательно в литейном цехе обрубщиком маслёнок, на заводе электроинструментов токарем, потом сборщиком фотоаппаратов на ФЭДе. Получил специальности токаря по металлу и слесаря-сборщика высокой квалификации. Закончил школу, потом и рабфак.

О коммуне вспоминает тепло, хотя вначале был способен и на проказы, как, впрочем, все пацаны. Как и литературный Чернявин, начал жизнь с... наказания. Вдруг стал прыгать через спинки стульев, удаль свою демонстрируя. Да не в «Громком клубе», а в «Тихом», который потом-то сыграл большую роль в становлении Парфёна-шашиста. Наказание последовало своеобразное. Его обязали ежевечерне докладывать общему собранию, что сделал за день хорошего, и что - плохое. За добропорядочные «рапорта» был через три дня освобождён от такой необходимости, но помнится то первое наказание всю жизнь.

- Был у меня хороший друг - Вася Цимбал, — вспоминает Борис Фёдорович ещё одного коммунара. -- Мы сидели с ним за одной партой в рабфаке, работали на одном токарном станке. В 1935-м, после ухода Макаренко из коммуны, Василий предложил пойти в морское училище в Одессу. Я решил тогда завершать рабфак, а он отправился в Одессу. В 1936-м Василий приезжал в коммуну курсантом в отпуск, встретились по-братски. В Великую Отечественную он посмертно стал Героем Советского Союза...

А в 1937-м в коммуну приехал Антон Семёнович. Побывав на совете командиров, узнал, что наш 14-й отряд, где я командирствовал, первенствует в соцсоревновании, и произнёс:

- Вот уж не ожидал, что Парфён станет таким хорошим командиром. Молодец! -- Эти слова я хорошо запомнил.

В том же году Борис получил письмо лучшего друга Панова, который вместе с Шершневым первыми укатили в Комсомольск-на-Амуре. Игорь звал к себе. Набралась большая группа: Надежда Куприй, Юрий Руднев, Григорий Великий, Михаил Злочевский и др. Работали в основном (а всего их было 37 человек) на авиазаводе — ныне имени Ю. Гагарина.

Работали по-стахановски, многие обзавелись семьями, осели накрепко. Всё, чему научились в коммуне, применяли и в городе юности. Создали свою команду: Парфён был хавбеком, Руднев - беком, Злочевский - форвардом. Ворота лучше всех защищал Иван Харченко, вспоминает Борис Фёдорович, хотя у него был дублёр - Гриша Великий. Ивана, блиставшего на полях Харькова, Сочи, Комсомольска, Подмосковья, ещё в предвоенные годы прозвали «Тигром», заметьте, задолго до легендарного Хомича. Те довоенные «Крылья Советов» помнятся старожилам города, говорят, по сю пору.

Как-то мне довелось повстречаться с первостроителями Комсомольска во главе с начальником строительства Каттелем, Ф. Максимовым, Г. Жуковым, которые помнят: когда прибыли две подряд группы дзержинцев, «даже мы, закалённые трудностями первого периода, брали пример с этих подтянутых, дисциплинированных, не боящихся никаких трудностей детей Антона Макаренко».

В отличие от друзей, Борис не успел в Комсомольске обзавестись семьёй: 10 мая 1939 года был призван на воинскую службу — на ТОФ (Тихоокеанский флот). Там судьба свела его ещё с одним макаренковцем — Виктором Богдановичем. Начало войны встретил палубным командиром эсминца «Войков». Подал рапорт по начальству: прошу направить на фронт. Ещё рапорт, ещё один. Но до 42-го с ТОФа никого не отпускали: не знали, как поведёт себя Япония. Лишь в самом конце года, когда реален стал перелом под Сталинградом, с группой сотоварищей-военморов прибыл Парфён в Московский флотский экипаж, базировавшийся в Лихоборах. Попал в деформировавшуюся после Сталинградской битвы 196-ю стрелковую дивизию.

Наводчиком 76-миллиметровой артбатареи 884-го полка отправился Парфён на Ленинградский фронт. Морская выучка сказалась: наводчиком он стал отменным. Его пушка была 4-й в батарее, но все стрельбы, пристрелки производились не по первой, а по ней. Комбат Прохоренко был уверен: воспитанник Макаренко никогда не подведёт, его наводка всегда точна.

Приходилось стрелять и без панорамы, в тех боях случалось всякое, - вспоминает Борис Фёдорович, - по каналу ствола, как в давней севастопольской страде матросу Кошке, и цель всегда поражали с первого выстрела. Особо тяжело было, когда полк держал оборону под Пулковом, у Ижорского завода.

Тотчас мне вспомнился чудо-фильм «Ижорский батальон» - не грохот ли той, Парфёновской пушки сопровождал баталии рабочих-ижорцев?

...Август 1944. «Синявинская мясорубка» — дивизия в эпицентре боёв за Синявинские высоты.

- Под Синявинском фрицу мечталось захватить Шлиссельбург и тем самым зажать Ленинград в кольцо. Он бросал туда отборные дивизии. Бои шли жестокие, часто рукопашные и почти непрерывные — и днём, и ночью. Пройти 200—300 метров вперёд — считалось большим успехом. За 6 суток в полку осталось 17% бойцов. Тогда я был впервые ранен, из боя не вышел, награждён за те бои первой медалью «За отвагу».

Ораниенбаумский плацдарм — ещё одна горячая точка битвы. Операция «Нева»: дивизия брала Ропшу, Русско-Высоцкое, Гатчину (Приказом Верховного Главнокомандующего получила наименование «Гатчинской»), Кингисепп, Гдов. В бою у д. Молодь, что под Псковом, Борис Фёдорович подбил два танка, третий завалил в ров, но был тяжело ранен. Орден Славы и ещё одна медаль «За отвагу» украсили грудь бойца. Далее ленинградский госпиталь, запасной полк в Токсово и гражданская уже служба на Невской Дубравке технологом-нормировщиком 8-й ГРЭС. Воинскую службу завершил с 12-ю боевыми наградами.

Мирная жизнь. Семья. Работа — сначала в сельском хозяйстве, потом краснодеревщиком на краснодарском комбинате. Как специалист высочайшей квалификации отделывал пианино «Кубань».

Его рук дело и тот шашечный столик, и шашки инкрустированные. Уходя на пенсию, решил сделать-создать памятный подарок всем, кто почитает Антона. Работал долго, со многими перерывами, тщательно отделывая каждую деталь. Летом 1987 года я вывозил из дома Парфёнов 16 (!) его произведений — прекрасных, инкрустированных по дереву портретов Макаренко. Московскому музею Макаренко, членам совета командиров ветеранов-макаренковцев просил передать он эти создания, что и было проделано в юбилейные, посвящённые 100-летию Макаренко дни в Москве. Есть такие портреты в Полтаве и в Крюкове, в Краснодарском краеведческом музее и в педучилище Краснодара, носящем имя Антона Семёновича. Автора портретов хорошо знают везде не только по его художественным произведениям, но и по увлекательным встречам с работниками музеев, студентами, педагогами. Как знают его в Краснодарском университете и в лагере «Орлёнок». Его любят все, кто знает; как он сам любит людей труда, особо — труда педагогического.

СЛЕСАРЬ. КРАСНОАРМЕЕЦ. ВОСПИТАТЕЛЬ

Василий Андреевич РУДЕНКО - один из самой молодой поросли коммунаров-дзержинцев. Он, как и Антон Семёнович, родился в марте — 19 марта 1920 года в Богодухове, где, кстати, и живёт ныне. Семье, в которой было четверо детей и больной ещё с первой мировой туберкулёзом отец, жилось нелегко. Когда Васе шёл одиннадцатый год, отец умер. Время было голодное. Попал мальчик поначалу в детприёмник, а оттуда -- коммуну им. Дзержинского осенью 1932-го.

- И началась иная жизнь, попал в мир совершенно другой.

Коллектив, как и всегда, сразу принял новичка в свои ряды. Он быстро свыкся с традициями коммуны, многому научился. Закончил семилетку, поступил на рабфак, поработал слесарем-сборщиком «ФЭДов». После выпуска из коммуны в 1937-м году поступил в художественное училище, а в предвоенном 40-м призван в Красную Армию. Служил на Дальнем Востоке наводчиком 152-мм-вой гаубицы, стал кандидатом в члены ВКПб. В тех краях тогда служили Богданович, Парфён... Март 1941 -направление в военное училище Комсомольска-на-Амуре, где тогда трудилось три десятка воспитанников коммуны. Вновь повстречался с врачом коммуны Н. Ф. Шершневым, с Игорем Пановым, Юрием Рудневым...

Как тут не вспомнить Долматовского: «Ходите не с краю, а ГЛАВНОЙ дорогой, и встретите всех, кто вам близок и дорог!». Сколько ж раз они и потом встречались на дорогах войны, на многих важных народных стройках, в самой гуще жизни народа!

Война! Ускоренный выпуск училища, и красноармеец Василий Руденко направлен на Воронежский фронт. Там стал коммунистом. Воевал на Втором и Первом Украинских. Как-то на фронте повстречался вдруг с сестрою Татьяной, и кто-то из однополчан успел снять эту мимолётную встречу. Фотография ныне - на стенде Московского музея А. С. Макаренко. Завершал войну в Германии в районе Дрездена, в округе Котбус, где побывал много десятилетий спустя... Война оставила тяжёлые воспоминания, в том числе и о, к счастью, кратковременном пребывании в Шталаге, где погиб легендарный герой Смоленска генерал Лукин... Медаль «За взятие Берлина» украшает грудь солдата Руденко.

Два первых послевоенных года проработал на родном «коммунарском» заводе. А потом, потом смена профессии, и вот уже 45 (!) лет педагогической работы: в детдоме, ремесленном училище, Богодуховской школе-интернате, во вспомогательной школе для детей с задержкой умственного развития. Успел закончить заочно Харьковский университет, обзавестись двумя детьми и четырьмя внуками, получить ещё медаль — «За трудовое отличие» («Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд»).

О педагоге В. А. Руденко постоянно пишет областная, республиканская пресса; он - герой фильма «Макаренко - педагог, писатель, гражданин». Листаю подборку материалов в своём архиве - папка «В. Руденко. Коммунар 33—37 гг.». Январь-71. Зав. РОНО Н. Кривич пишет о продуманной работе В. А. Руденко по созданию и организации жизни единого коллектива школы-интерната, о создании им оркестра украинских народных инструментов. Октябрь-74. Районный «Маяк» рассказал о почине дружины им. П. Поповича по организации международного матча с командой школы им. Макаренко г. Плессе по четырёхборью «Дружба». Апрель-82. Из местных газет можно узнать о создании и работе школьной комнаты-музея Макаренко, о переписке воспитанников Руденко с макаренковцами С. Сто-махиным, И. Ветровым, Б. Пенкиным и др. «Отряд пионеров-семиклассников, воспитателем которых является лучший педагог школы Василий Андреевич Руденко - правофланговый на марше «Всегда готовы».

О нём и его труде одинаково интересно узнавать и в личных беседах, и рассматривая фотоархив, и перечитывая письма воспитанников. Вот группа воспитанниц 70-х годов. На обороте фотографии современные пометы: Лена Яковенко - учительница, Люда Лышадь -- учительница, Люба Индышова -- воспитательница детсада, Надя Савченко -- воспитательница... До сорока процентов его воспитанников становятся педагогами разного профиля — ведь им есть с кого делать жизнь свою. Педагога широкого профиля — воспитателя, учителя географии, черчения, рисования, руководителя оркестра, баяниста, чудо-фотографа, туриста, мастера на все руки. Не случайно коммунар Руденко был любимцем В. Н. Терского — педагога-универсала, и сам как был, так по сю пору влюблён в того «современного дон Кихота, облагороженного веками науки, культуры, искусства» (Макаренко о Терском).

Есть средь выпускников школы и люди других профессий - Василий Андреевич показывает: вот оператор счётной машины, вот работница трикотажной фабрики, контролёр на заводе, водитель троллейбуса, агроном, повар...

Выпускники Инна Воронцова и Лёня Курочка пишут учителю такие, к примеру, тёплые послания: «Никогда не смогу забыть родную школу; каждый из дней, что прошёл после школы, вспоминаю Вас, Василий Андреевич, Вашу доброту, всё хорошее, чему Вы научили меня...» это из одного письма. А в другом на одной лишь тетрадной страничке я насчитал семь раз «Спасибо» - это Лёня, которому педагог помог не только в учёбе, но и в дальнейшей жизни, разыскав в далёкой Астрахани его родителей-цыган. Такие письма, как и встречи с бывшими учениками,— самые приятные эпизоды жизни.

Сам Василий Андреевич говорит о своей работе и о жизни вообще просто и скромно: «Не могу понять сумасбродов, разжигающих военные действия, готовящих новые войны. Мне-то хорошо ведома война, дважды видел смерть перед глазами. Ведь она застала нас, тогдашних курсантов, в местах тогда уже строившегося БАМа. Быстро присвоили лейтенантское звание, и в марте 42-го был уже на Воронежском. Очень трудно было - отходили. Был зам. командира батареи по политчасти, с июня 44-го -- командиром 3-й батареи 462 ИПТАП. Молдавия—Румыния—Венгрия. Молодые ребята в эти истребители танков отбирались. Осталась хорошая память о простых ребятах, сыновьях далёких матерей, о боевых лейтенантах и красноармейцах. Многие-многие остались на тех полях, где гремели бои. Если бы можно было осуществить поездку по всем тем местам, отдать почести всем павшим, но ныне, увы... Война — это ведь не только победное шествие, это труд тяжкий, земляной, это изматывание сил, многие сутки без сна обычного. Не говоря уже о самих боях, стрельбе. «Тигры», «Леопарды»... А нас как раз бросали на самые горячие участки. Наш комполка — отважный человек огромного роста, никогда не прятался и ни разу не был даже ранен.

Наверное, потому после всей этой крови и грохота и потянуло к детям. Работал все 45 лет воспитателем, в «должности» в общем негромкой, но очень нужной, ответственной. Откуда, спрашиваете, успехи? Дети есть дети — их не проведёшь, кто есть кто они знают лучше взрослых. Я просто был с ними всегда честен, учил, показывая и действуя ВМЕСТЕ с ними, требовал, исходя из самой запавшей в душу мысли моих учителей Макаренко и Терского: как можно больше уважения к человеку и как можно больше требования к нему... Но никак не более, чем можно.

Старался вносить в жизнь класса и школы дела, приёмы, игры, занятия, запомнившиеся самому по коммуне. Не помню, чтобы делал хоть какое-то дело «как-нибудь», а старался. Как старались со мною и дети, которым - таким, как во вспомогательной нашей школе, нелегко было, например, осваивать домры и балалайки. Потому применял упрощённые ноты-«цифровки». А в итоге и взрослые и юные слушатели так бурно воспринимали выступления струнного оркестра с народными, военно-патриотическими, пионерскими песнями. Как, впрочем, популярны всегда наши тематические выставки рисунка, праздники-экскурсии в школьной комнате Боевой и Трудовой славы, в школьном музее А. Макаренко. В чём я явно слаб - это чтоб в ажуре были все бумаги, планы, отчёты. Считаю, что коль всё это сделано более чем на 100%, тогда страдает деловая, практическая часть ребячьей жизни. Заметил: порой работники, слабые во втором, получают хорошую оценку проверяющих их труд по бумагам. Хотя нельзя отрицать хорошо продуманный план работы, записи наблюдений за детьми, анализ: промахи, их причины — это очень важно».

Знаю — видел: Руденко пользуется авторитетом не только в своём коллективе, но и в среде ветеранов-макаренковцев. Сам помнит каждого и, обладая феноменальной памятью, пишет: «Терский — это оптимизм, устремлённость, убеждённость, и всё это, подкреплённое делом, опытом, эрудицией его. Живо представляю его, задорно и напористо, с выкриками эмоциональными, сражающегося в им изобретённый «горлёт» с пацанятами — с его-то ростом!

Вспоминается наше с ним дежурство на республиканской выставке изделий и творческих работ колоний Украины в предновогодье-35 в клубе НКВД Киева. Согнувшись в три погибели, он выделывал пассажи на пианино. Удивительно было!

Надо было видеть, как они играли в биллиард с В. Т. Левшаковым. Полный контраст внешности, роста, оба остроумны, а вокруг — хохот ребят. Всё по-человечески просто: юмор, злость при неудаче, вострог при мастерском ударе».

Вспоминает и своих друзей по коммуне, ФЭДу:

«Леонид Конисевич на мой взгляд полностью олицетворяет основные требования Антона Семёновича: гражданин, патриот, интернационалист и к тому же — педагог».

Всем друзьям-макаренковцам, да и макаренковедам страны и мира знаком, всеми уважаем Василий Руденко - педагог, художник; а его фотографии украшают стенды многих музеев страны — он истинный фотолетописец раз в пятилетке проводимых традиционных общих сборов-собраний макаренковцев. Помнится многим и его доклад на одной из Макаренковских научно-практических конференций: как в условиях сельской школы-интерната свыше 25 лет используется наследие Макаренко, в частности, мною, вынесшему многое из коммунарской юности. Каков конечный результат? Эффективность воздействия на примерах конкретных судеб людских; формы работы по познанию Родины и воспитанию патриотов, следопытов края, по воспитанию трудолюбия; связь с жизнью колхоза, тружениками района; дружба-переписка, встречи с макаренковцами, школой им. Макаренко г. Плессе округа Котбус в Германии, как раз в тех местах, где воевал Руденко-красноармеец, и т. д.

О дружбе двух этих школьных коллективов можно было б писать и отдельно, но, так уж случилось, что по воле политиков-политиканов той дружбы прежней ныне нет, а были и посещения друг друга, и работа юных сельчан на сельхозмашинах, что помогали собирать школьники Плессе у себя в городе, были и состязания многоборья «Дружба» и многое-многое иное. Осталась вечная (вечная ли?) память о тех годах — бюст Антона Макаренко работы Б. Пенкина, макаренковца-скульптора, привезённый в Плессе Василием Андреевичем по просьбе друга. А в Богодухове — чудо-эмблема «Обершуле Макаренко», нарукавные повязки учащихся и т. п. А сколько писем!

В одном из последних писем Руденко есть и такое: «...сложное, трудное время. Никогда даже не думалось, что доживём до такого унизительного состояния..., улучшения не видно — одни разговоры, указы биржи. Но не теряем надежды на светлое будущее. Многое ж перенесли, пережили... Это ЛИХО — стихию политиканов тоже должны осилить».

А как-то в письме обронил он такую фразу: «Возможно, я резко выступил. Но правильно. К ЧИСТОМУ грязь прилипает...» Это после очень принципиальной резкой критики современных лжеучёных, «пересматривающих» Макаренко так, что вместо него грязь получается. С «азаровщиной» Руденко, как и Яценко, Барбаров, Панов, борется вовсю!

РАБОЧИЙ. СОЛДАТ. ПЕДАГОГ-ВНЕШКОЛЬНИК

Иван Токарев - коммунар-дзержинец из числа «молодых» макаренковцев.

Всего три года провёл Токарев в макаренковском коллективе, но память о тех годах осталась на всю жизнь. Вот несколько слов самого Ивана Демьяновича: «Умению настойчиво трудиться я, как и все мои товарищи по коллективу, был обучен в коммуне. Попав в оптический цех (завода ФЭД-ЛЧ) после предварительной квалифицированной подготовки, уже через неделю сумел освоить процесс изготовления линз, а через год, пройдя ряд последовательных, усложняющихся стадий рабочего становления, я уже довольно хорошо освоил все операции от вырезки стёкол до изготовления готовой линзы».

Вспоминает он многое, и не только связанное с производительным трудом в коммуне, но и о разнообразии досуга, об Антоне Семёновиче и других чудо-педагогах, без усилий которых не было бы столь выдающихся успехов в коллективе. Вспоминает, в частности, какое огромное значение придавалось чтению, книге, библиотеке. «Увидев меня в Тихом клубе читающим стихи А. С. Пушкина, Антон Семёнович сказал:

- Пушкина читай внимательно - там вся жизнь России нашей...

Виктор Николаевич Терский, человек яркой судьбы, талантливейший педагог, кроме преподавания черчения, рисования, руководил внеурочным временем, вёл кружки, и я занимался у него в кружке рисования все три года. Уроки были интересными, увлекающими. Часто мы слышали о великих мастерах кисти прошлых веков, их сложной, славной судьбе. Как создавались ими шедевры искусства -- живописи, графики, скульптуры. Неописуемое восхищение вызывал у нас И. Е. Репин и его создания. Подробно узнавали о «Тройке», «Проводах покойника» В. Г. Перова. Я с той поры-то прочно усвоил: искусство, в том числе живопись заставляет человека плакать или смеяться, задумываться, сопереживать, — влияет на настроение, на чувства людей, особо молодых.

Вообще-то кружки были сугубо добровольным делом, никто не призывал идти в кружок, можно было выходить в любое время (исключая оркестр — ЛЧ). Но вступив в кружок, руководимый Терским, никто не покидал его до выпуска из коммуны - таков был руководитель!

Члены художественного кружка участвовали, например, в оформлении стенной газеты, создавали выставки собственных работ ко всем знаменательным датам. До сего дня храню как оформитель стенда, посвящённого 100-летию со дня смерти А.С. Пушкина, награду — книгу его произведений с дарственной надписью заведующего рабфаком профессора Е. С. Магуры (одного из ведущих украинских филологов того времени). Другой профессор - Пушников вёл занятия по русской филологии на том же рабфаке - таковы были педкадры в макаренковском коллективе! Характерной особенностью кружковой работы было отсутствие скуки, лености, застоя, кружки работали регулярно, без перерывов, весело, радостно. Каждый день познавали что-то новое: сегодня — о пропорциях, завтра — о перспективе в рисунке, например. Рисовали с натуры, часто отправляясь в лес. Принято было повсюду - на производстве, в учебном процессе и в клубной работе - начатое дело обязательно доводить до конца, «незавершёнки» не должно быть».

Почему я так подробно цитирую куски этих чудесных воспоминаний Токарева? Потому, что полученные в коммунарском коллективе, в общении с Макаренко, Терским, Магурой, Пушниковым и другими выдающимися педагогами навыки, умения, приобретённые тогда черты и качества Иван Демьянович постоянно проявлял в жизни своей и, в частности, в деятельности как ССК (секретарь совета командиров) ветеранов-макаренковцев, коим (советом) он успешно руководил целое пятилетие после В. Постникова (ныне его сменил И. И. Яценко из Ленинграда).

Интересно сложилась, как и у всех макаренковцев, послекоммунарская судьба Токарева. В 1937 году после выпуска из коммуны он стал студентом Харьковского архитектурно-строительного техникума (пригодились же уроки и кружок Терского). Осенью 40-го был призван в Красную Армию. Учился в Харьковском военном училище связи, которое вскоре перебралось в Ульяновск. Там в июле 41-го получил звание лейтенанта и отправился на фронт: Днепропетровск—Гуляй-Поле. Командир радиовзвода 434 БАО—батальона аэродромного обслуживания. Взвод обеспечивал радиосвязь с дальней авиацией при взлёте, посадке. Далее Крым, отступление через Керченский пролив. В этих местах чуть позже погибли два героя-коммунара: Герой Советского Союза Цимбал и легендарный катерник «Малыш» - так боевые друзья называли не только катерок, но и самого Петра Чеслера, покоящегося в Новороссийске рядом с Цезарем Куниковым, в одной могиле с пятью другими Героями Советского Союза...

Из района Адлера в составе уже 514-го БАО — на Сталинград. И далее в рядах славной 5-й Воздушной Армии воевал на Степном, 2-м Украинском, завершив войну в Братиславе. Ордена Красной Звезды и Отечественной войны 1-й степени, медали «За боевые заслуги», «За оборону Кавказа», конечно, «За победу над Германией» и др. украшают грудь ветерана, ныне подполковника-инженера. И по окончании войны продолжал служить Родине в рядах Вооружённых Сил - в Одесском и Московском военных округах. После войны окончил Токарев Харьковкое Высшее военное авиационное училище - вот радостна была встреча с родными местами, с городом, где стал человеком и получил всё для жизни своей.

1960-й памятен тем, что был направлен в город Горький старшим преподавателем Горьковского зенитно-ракетного училища ПВО. Уйдя в запас в 1968-м, Иван Демьянович продолжал работать с молодёжью — сначала преподавателем радиотехники и радиолокации в радиоклубе ДОСААФ, потом кружководом в знаменитом Горьковском областном Дворце пионеров и школьников.

И очень много переписывается как со своими друзьями-макаренковцами, так и с макаренковедами многих стран. И. Д. Токарев посетил макаренковские места, участвовал во многих научно-практических конференциях в Москве и Владивостоке, Полтаве и Тирасполе, в Польше, Чехословакии, Германии.

Очень часто выступает в разных воспитательных учреждениях и внешкольных учреждениях. Мне, например, помнится, как в его бытность ССК целая когорта бывших горьковцев и дзержинцев — Л. Конисевич, В. Богданович, Ф.(«Филька») Куслий, В. Руденко, сам Токарев яркими речами, точными, аргументированными ответами на самые разные вопросы поразили актив московской организации книголюбов в клубе «Подвиг».

Впрочем, все они -- воспитанники, соратники Антона Семёновича, а мне довелось слышать многих из них, — всегда удачно выступают перед людьми разных профессий.

Когда Иван Демьянович и пятнадцать его сотоварищей-макаренковцев выступали на заключительном заседании Большой Макаренковской юбилейной, 100-летию Макаренко посвящённой, конференции в Полтаве, ректор Полтавского пединститута, ныне министр просвещения Украины И. А. Зязюн, произнёс: «Какие же они все одинаковые, и какие разные». Одинаковы памятью об Антоне, верностью его Делу, а разнятся чертами Личности». Такой Личностью является и Иван Демьянович Токарев.

Л. ЧУБАРОВ, литератор-макаренковед, член совета командиров макаренковцев, член правления Международной макаре-нковской ассоциации.

Я РАБОТАЛ С МАКАРЕНКО

Интервью с бывшим заместителем начальника коммуны

им. Ф.Э. Дзержинского Петром Иосифовичем Барбаровым

НЕОБХОДИМЫЕ ПОЯСНЕНИЯ (Вместо предисловия)

Петру Иосифовичу Барбарову сейчас (1992 г.) 86 лет. Живёт он в Челябинске. С 1982 г. пенсионер.

Южноуральские педагоги узнали о нём как соратнике А.С. Макаренко сравнительно недавно, в 1985 году, когда он начал выступать с воспоминаниями о своей работе в коллективе великого педагога. За 1985 — 1991 годы Пётр Иосифович выступил перед различными аудиториями по этой проблематике (ведёт точный учёт своих выступлений) 380 раз. Встречи с ним всегда вызывают живой интерес. Ещё бы! Для нас Макаренко — история, а тут выступает человек, который жил и работал рядом с Антоном Семёновичем в годы расцвета его детища — коммуны им. Ф.Дзержинского — в 1930 — 1932 годах. В 1988 году, готовя областную конференцию, посвящённую 100-летию со дня рождения А.С. Макаренко, мы, её организаторы, пригласили Петра Иосифовича выступить с воспоминаниями о Макаренко. Он сделал это блестяще, поразив аудиторию своей энергией, глубиной проникновения в суть педагогических проблем, ясным умом, увлечённостью макаренковской системой воспитания.

За эти несколько лет я имел много встреч и бесед с Петром Иосифовичем, слушал его выступления в разных аудиториях, познакомился с его личным архивом, в котором обнаружил немало фотографий и документов, относящихся к годам его работы в коллективе А.С. Макаренко. В минувшем 1991 году мы записали воспоминания П.И. Барбарова на видеоплёнку. Получился полуторачасовой фильм, который мы назвали «Вспоминает соратник Макаренко» (специалистам: копию этого видеофильма можно приобрести в Челябинском облИУУ).

Среди документов в архиве Петра Иосифовича есть копия протокола общего собрания коммунаров, рабочих, служащих и инженерно-технического персонала коммуны им. Ф.Дзержинского от 9 января 1932 года. Повестка дня: «Проводы заместителя начальника коммуны Петра Осиповича Барбарова». В протоколе краткая запись выступлений, в которых очень высоко оценивается роль Барбарова в работе коммуны. Далее цитирую: «Слово предоставляется начальнику коммуны тов. Макаренко.

Тов. Макаренко выражает сожаление по случаю ухода тов. Барбарова из коммуны, детально останавливается на конкретном руководстве тов. Барбарова коммуной. В заключение тов. Макаренко говорит: «Только благодаря умелому руководству Петра Осиповича коммуна имеет такие огромные достижения на всех участках работы».

Не преувеличивает ли Макаренко роль Барбарова в работе коммуны? Об этом Пётр Иосифович тоже рассказывает...

Предлагаю вниманию читателей материал, составленный на основе бесед с П.И. Барбаровым и им лично отредактированный.

В.М. ОПАЛИХИН

ПЁТР ИОСИФОВИЧ БАРБАРОВ ОТВЕЧАЕТ НА ВОПРОСЫ:

I. О себе и своей работе в коллективе А.С. Макаренко

1.           Как Вы оказались в коммуне?

2.           Какова была Ваша роль там?

3.           Как складывались Ваши отношения с Макаренко?

4.           Что дала Вам работа рядом с Макаренко?

5.           Какова судьба чекистов — шефов коммуны?

6.           Как Вам лично удалось выжить?

7.           Ваша судьба после ухода из коммуны?

II. О Макаренко и его системе воспитания

1.           Какое впечатление производил на Вас Макаренко как педагог?

2.           Какие личные качества Макаренко как человека Вам запомнились?

3.           Каким был рабочий день Макаренко?

4.           Каким был Макаренко собеседником?

5.           Некоторые говорят сейчас, что Макаренко был сталинистом. Так ли это?

6.           Был ли Макаренко «диктатором»?

7.           Был ли Макаренко противником производства в коммуне?

8.           Как относился Макаренко к комсомолу?

9.           Каким был Макаренко в походах?

10.          Внешний облик Макаренко.

11.          В чём, по-Вашему, главный секрет успехов Макаренко?

III. О воспитанниках А.С. Макаренко

1.           Какое впечатление производили на Вас коммунары?

2.           Сохранилась ли у Вас связь с воспитанниками тех лет?

3.           Каков «общий портрет» воспитанников Макаренко?

4.           Можете ли рассказать о судьбе отдельных воспитанников?

5.           Ваше мнение о книге коммунара Леонида Конисевича «Нас воспитал Макаренко»?

I. О СЕБЕ И СВОЕЙ РАБОТЕ В КОММУНЕ

- Пётр Иосифович, как вы оказались в коллективе Макаренко?

- Это интересная история. В 20-х годах я был сотрудником ГПУ в Харькове. Коммуна имени Ф.Дзержинского была построена на средства чекистов Украины, и они шефствовали над нею.

Мне было поручено осуществлять на деле связь с подшефными. Поэтому я часто навещал коммуну. Участвовал в работе её комсомольской организации. Однажды -- это было в 1930 году - А.С. Макаренко отчитывался перед правлением коммуны (оно состояло из руководящих работников ГПУ Украины), а я выступил при обсуждении его отчёта и раскритиковал его. Мне было тогда 25 лет. По молодости своей был человеком самоуверенным и считал, что имею полное право давать оценку работы начальника коммуны. Мне казалось тогда, что он мало занимается политическим воспитанием коммунаров, слабо осуществляет связь с предприятиями Харькова. Об этом я и сказал в своём «разносном» выступлении. Макаренко в долгу не остался. В своём заключительном слове он дал мне резкую отповедь. Об этом же он написал в своей «Докладной записке члену правления коммуны имени Ф.Э. Дзержинского», где среди прочих важных соображений, были и мысли о состоянии политического воспитания. (См.: А.С. Макаренко. Сочинения в семи томах. М., т. 7, с. 434—435. — В.О.).

Вскоре после этого памятного заседания меня вызвал мой начальник и сказал: «Ты хорошо научился критиковать, иди-ка к Макаренко и поработай у него в качестве политрука. Я стал отказываться. Начальник пригрозил арестом на трое суток. Так я и оказался заместителем Антона Семёновича по политработе.

- Не преувеличивает ли Макаренко вашу роль в коммуне, говоря о том, что только благодаря вам коммуна имела огромные достижения? Какова была ваша роль там?

- Конечно, Макаренко явно преувеличил мою роль, выступая на моих проводах в связи с уходом из коммуны. Коммуна имела действительно огромные достижения благодаря, прежде всего, таланту и гигантскому труду самого Макаренко. И, конечно, благодаря созданной им демократической системе, которая позволяла каждому члену коллектива максимально реализовать свои способности. А все эти разрозненные усилия сливались в единый мощный поток. Отсюда и невиданный успех макаренковского коллектива. А что касается похвалы в мой адрес, так это особенность характера Макаренко. Он был необычайно скромным человеком, никогда не выпячивал своих личных заслуг. Наоборот, всегда присваивал все успехи коммуны ребятам и своим помощникам. Этим он не просто скромность свою проявлял, а старался поддерживать, поощрять всякую инициативу, самостоятельность и педагогов, и ребят. И это давало прекрасные результаты: активность коллектива была огромная...

- Как складывались ваши отношения с Макаренко?

- Я понимал, что после нашей «размолвки» мне надо прежде всего наладить отношения со своим новым руководителем. Старался работать изо всех сил. Дневал и ночевал в коммуне, хотя семья жила в Харькове, а коммуна находилась далеко за городом. От своих претензий на «руководящую роль» в коммуне я, разумеется, отказался и стал более внимательно присматриваться к тому, как работает сам Макаренко. Очень скоро я понял, что в вопросах воспитания я действительно дилетант, и мне надо многому учиться у Макаренко. И я стал делать это охотно. Что касается наших отношений с Антоном Семёновичем, то оказалось, что он не был человеком злопамятным. С самого начала у нас установились нормальные деловые взаимоотношения. Я советовался с ним по всем вопросам. Он тоже держал меня в курсе многих своих дел. Увидев, что я правильно воспринял его критику и всерьёз занялся живым практическим делом, он никогда не напоминал мне о моей амбициозной выходке на заседании правления. Отношения наши вскоре стали просто прекрасными. Мы с ним очень сблизились. За всё время совместной работы в коммуне у нас не было ни одного конфликта. Больше того, я не припомню, чтобы у нас с ним появились хотя бы какие-то существенные различия в подходах к организации жизни коллектива. Мы стали единомышленниками. Антон Семёнович относился ко мне с полным доверием, как и я к нему. О наших отношениях говорит, например, такой факт. Как-то он предложил мне совместно с ним написать книжку по истории Украины. Я, конечно, отказался, чувствуя свою неподготовленность к такому делу. Глубоко веря в правильность действий Макаренко, я старался во всём поддерживать его и на собраниях коммунаров, и на заседаниях совета командиров, и во взаимоотношениях с чекистами.

- Что дало вам лично общение с Макаренко, работа с ним?

- Я благодарен судьбе за то, что в жизни моей были эти два года работы в коммуне. Для меня это была большая школа.

Я имел возможность ежедневно общаться с человеком высочайшей культуры и многому у него научился. Можно сказать, что Макаренко и меня перевоспитал, дал мне новые жизненные ориентиры. Работая рядом с Антоном Семёновичем, я учился у него высокой организованности, чёткости во всех делах. Я понял, что от руководителя требуется не единоличное командование подчинёнными, а умение чётко распределить обязанности и пробудить инициативу, активность и самостоятельность каждого человека.

Я понял, какая это огромная и умная созидательная сила — хорошо организованный и демократически настроенный коллектив.

Можно сказать, что работа в коллективе Макаренко переродила меня как человека и дала «макаренковскую» закваску на всю последующую жизнь.

- Пётр Иосифович! Сегодня нам известно, что в 30-х годах от репрессий пострадали и многие чекисты. Какова судьба чекистов — шефов коммуны?

- Да, я был свидетелем тех событий. Среди чекистов, создававших коммуну имени Ф.Дзержинского и поддерживавших Антона Семёновича в его новаторских поисках, были замечательные люди: Балицкий, Броневой, Букшпан и другие. Не надо думать, что все чекисты были непорядочными людьми. Это не так. «Чистка» в рядах чекистов, которая стала проводиться в 30-х годах, унесла жизни многих глубоко порядочных и ни в чём не повинных людей. Некоторые из них в тех условиях кончали жизнь самоубийством. Я хорошо помню это. Особо глубокое уважение я навсегда сохранил к заместителю председателя правления коммуны Броневому, который очень много сил приложил для помощи коммуне, для её процветания, а затем также трагически погиб в период репрессий. Судьбы многих других чекистов, сотрудничавших с коммуной, мне не известны.

- А как вам лично, Пётр Иосифович, удалось выжить в те тревожные и мрачные годы?

- Чувство постоянной угрозы быть арестованным в любой момент без всяких «оснований» я испытал на себе... Меня спасло, видимо, то, что по роду своей деятельности я не занимался «внутренними делами», поскольку работал в те годы в отделе контрразведки и имел дело с одним иностранным представительством в Харькове. А в 1939 году в связи с резким ухудшением здоровья я уволился из органов ГПУ.

- Как складывалась ваша судьба после ухода из коллектива Макаренко?

- Попрощавшись с коллективом коммунаров и Антоном Семёновичем (это было, напомню в 1932 году, в январе), я ушёл на оперативную работу в органы ГПУ, а с 1939 года, уволившись, перешёл на хозяйственную работу. В начале войны я вместе с Харьковским моторным заводом, где работал в это время, был эвакуирован в Челябинск. Там работал на танковом заводе в качестве заместителя директора завода по кадрам. Дважды обращался к руководству с просьбой отправить меня на фронт, но оба раза получил отказ. После войны с 1949 по 1982 год работал на Челябинском заводе дорожных машин имени Д.В. Колющенко (занимался капитальным строительством), откуда и ушёл на пенсию в возрасте 76 лет. Стал заниматься общественной работой, был лектором общества «Знание». Организовал на своём заводе комиссию содействия семье и школе. Столкнувшись вплотную с проблемой воспитания трудных детей, решил поделиться с родителями своими воспоминаниями о Макаренко и его воспитательной практикой. Вот так я стал с 1985 года активным пропагандистом макаренковской системы.

II. О МАКАРЕНКО И ЕГО СИСТЕМЕ ВОСПИТАНИЯ

- Пётр Иосифович! Какое впечатление производил на вас А.С. Макаренко как педагог?

- Я в то время мало смыслил в педагогике. Меня поражала просто сама жизнь коммуны. Эта жизнь была удивительно богата, интересна и чётко организована. С раннего утра и до вечера все были заняты разнообразными полезными делами, всем это было интересно. Всё делалось, как правило, неформально, всерьёз, но в то же время весело и непринуждённо.

Много и часто шутили, смеялись. Конечно, и строгость в отношениях была. Но никакой грубости, унижений во взаимоотношениях взрослых и ребят, да и между ребятами я не замечал. Это было для меня неожиданно и удивительно. Ведь в окружающей жизни наблюдалось другое. А тут был как бы свой особый микроклимат, созданный за годы упорной работы коллектива. Жизнь в коммуне, казалось, текла сама собой. Макаренко, конечно, был в центре событий. Но говорил он мало и коротко, нравоучений долгих не любил. Себя в качестве начальника не выпячивал. За каждое конкретное дело, за все стороны жизни коммуны отвечали определённые и всем известные в коллективе лица. Они-то и были на виду у всех в качестве руководителей. А Макаренко как-то незаметно держал нити управления в своих руках и умело объединял общие усилия.

А результат - чётко организованная, интересная жизнь коллектива. Это видели и чувствовали не только мы, но и многочисленные гости коммуны, которые бывали там очень часто. В том числе и иностранцы. Все восхищались нашими порядками, стилем жизни и воспитанностью ребят. Конечно, все понимали, что главным «виновником» успехов является Макаренко.

- Какие качества Макаренко как человека вам особенно запомнились?

- Поражала, прежде всего, его работоспособность. Казалось, что этот человек, несмотря на непрерывную, почти круглосуточную занятость, никогда не устаёт. Конечно, это было не так. Он уставал, но никому этого не показывал, следуя коммунарскому девизу «Не пищать!».

Ещё удивляла его эрудиция. Коммунары были, по-моему, убеждены в том, что Макаренко знает вообще всё. И в самом деле, на любой вопрос (в том числе и мой) он всегда давал ясный и обстоятельный ответ. Особенно блистал он познаниями в истории и литературе. Помню, как однажды в беседе с группой ребят он обнаружил, что коммунар Александр Щвед, признанный в коллективе оратор, не знает ничего о Евгении Онегине. Антон Семёнович пристыдил его за невежество и тут же с блеском прочитал ребятам наизусть несколько больших отрывков из пушкинского романа.

 Привлекала меня в Макаренко его скромность. Почти никогда не говорил «я», когда речь шла об успехах. Всегда говорил «мы», «наш коллектив». Никогда ничем не хвалился лично, хотя основания для этого были. Зато ребята крепко любили своего «Антона» и готовы были идти за ним на преодоление любых трудностей. Он искренне и глубоко любил детей. И хотя внешне частенько был строг с ними, они безошибочно чувствовали его любовь и заботу и платили ему тем же.

Нравилась мне в Макаренко и его обязательность. Его слова и его поступки были неотделимы друг от друга. Свои обещания всегда и безусловно выполнял и приучал к тому же своих воспитанников. Своим примером учил дорожить словом, не ронять свою честь.

Хочу отметить особо и сильный волевой характер Антона Семёновича. Задачи он ставил перед собой и коллективом сложные. Препятствий на пути их решения возникало множество. Но именно сильный характер Макаренко, его воля помогали всегда доводить задуманное до победного завершения. Он и ребят учил ставить перед собой ясные цели, видеть свои перспективы и активно работать для их достижения.

Макаренко был горячим патриотом своей страны, жил её заботами, не замыкался в узком кругу своих профессиональных и личных интересов. Это особенно импонировало всем, кому доводилось с ним сталкиваться.

- Как строился рабочий день Макаренко?

Мне запомнилось вот что: Макаренко всё время (кроме выездов) находился в коммуне, «на работе». Обратиться к нему можно было в любое время. Его квартира находилась тут же, в коммуне, но уходил он «домой» редко. Рабочий кабинет Макаренко был всегда открыт. Туда запросто заходили и педагоги, и сотрудники, и дети. Конечно, все понимали, что у него масса дел, и без нужды старались не отвлекать его. Но почти всё время в кабинете кто-то был. Иногда ребята заходили просто посидеть на диване и посмотреть, как бойко Антон Семёнович стучит на пишущей машинке. О каких-то рамках рабочего дня Макаренко говорить невозможно: он, казалось, всё время работал. С раннего утра и до глубокой ночи он был на ногах, среди членов коммуны или за своим рабочим столом. Другой вопрос — на что он тратил своё время. Внешне могло показаться, что его полностью съедает «текучка». А на самом деле оказывалось, что Антон Семёнович в этом людском водовороте умел обдумывать и писать свои теоретические работы и художественные произведения. Такой уж это был человек.

— Вам приходилось много общаться с Макаренко. Каким он был собеседником?

- Умел внимательно и терпеливо выслушивать. Не перебивал, только задавал уточняющие вопросы. Очень уважительно отвечал на вопросы собеседника. Любил шутку, юмор, сам часто шутил. Разговаривать с ним было интересно. Помню, что в беседах с ним всегда открывал для себя что-то новое, необычное.

- Сегодня кое-кто обвиняет Макаренко в чрезмерной требовательности. Был ли Макаренко «диктатором»?

- Я знаю о таких разговорах. Так говорить о Макаренко и его коллективе могут только те, кто не знает реальных фактов или умышленно искажает их. В действительности никакого «диктаторства» со стороны Макаренко в коммуне не было. Авторитет его был велик. К слову его прислушивались. Это — да. Но страха и безропотного подчинения не было. Наоборот. С ним разговаривали свободно, откровенно, могли не соглашаться и спорить. Таких фактов было множество. Могу привести сколько угодно.

Вот один только пример.

Вы знаете, что весь коллектив коммуны ежегодно выезжал летом в походы по стране. В 1929 году коммунары ездили в Москву, а на лето 1930 года Макаренко предложил на общем собрании поехать в Ленинград. Ребята с ним не согласились: «Поедем к морю!» Он стал убеждать их в прелестях Ленинграда и сложностях организации похода в Крым. Однако собрание с ним не согласилось. Постановили послать разведку в Крым: меня и одного из воспитанников. Мы съездили. Снова собрание. Я выступил сдержанно. Хотелось помочь Антону Семёновичу в осуществлении его замысла. А юный разведчик так расписал, выступая перед ребятами, прелести Крыма, что собрание твёрдо решило, «Едем в Крым!» Макаренко подчинился собранию, хотя до этого уже многое сделал по подготовке похода в Ленинград. Подобных фактов было немало. Какой же это «диктатор»?

— Писатель и педагог Юрий Азаров утверждает, что Макаренко был сталинистом. Так говорят и некоторые другие. Приводят высказывания Макаренко с похвалами Сталину. Что вы об этом думаете?

- Чтобы сегодня давать такие оценки, надо хорошо знать то время, о котором идёт речь. Макаренко, как и множество других людей, очевидно, был убеждён в правильности идей Октябрьской революции, верил в идеалы социализма, верил вождям -- Ленину, Сталину. Кроме того, хвалебные высказывания в адрес Сталина в 30-х годах были общепринятой нормой, как бы необходимым ритуалом, речевым штампом, своеобразным подтверждением своей лояльности существующему строю. Без таких высказываний ни один руководитель в то время просто не мог бы оставаться на своём посту.

Сегодня мы знаем о Сталине и установленном им режиме то, о чём многого не знали в те годы. Но дело не только в этом. Об убеждениях Макаренко надо судить по его реальным действиям. А суть их в том, что в своём учреждении Антон Семёнович создал и неизменно поддерживал атмосферу демократизма и уважения к достоинству каждой личности. И это несмотря на то, что в 30-е годы демократия в обществе, как Вы знаете, всё больше свёртывалась, а достоинство личности грубо попиралось.

Как очевидец, могу подтвердить, что Макаренко испытывал на себе всю тяжесть несправедливых обвинений и даже унижений, но никогда не переносил это на своих воспитанников и сотрудников, брал, как говорится, все удары на себя. Я тогда, конечно, не знал (а теперь это известно), что в последние годы жизни Антон Семёнович постоянно находился под угрозой репрессий за свои демократические убеждения и нестандартный образ действий. Ему стоило немалого труда и переживаний, чтобы просто выжить. Спасла его в значительной мере популярность как писателя... Но это было всё позже, когда я уже не работал в коммуне.

- Немецкий макаренковец Гётц Хиллиг в своей статье «Неизвестный Макаренко» («Учительская газета», октябрь 1991, № 42) утверждает, что развитие мощного производства в коммуне «происходило против воли Макаренко». Ваше мнение?

Такое утверждение верно лишь в том отношении, что Макаренко действительно выступал против подчинения интересов воспитания чисто производственным интересам. Однако это не означает, что он был вообще противником высокоэффективного производства в коммуне. Наоборот, он был активным сторонником и инициатором этого дела. Я работал в коммуне как раз в то время, когда производство там развивалось очень стремительно и вполне успешно. В 1930 году коммуна перешла на полную самоокупаемость. В 1931 году началось строительство завода электроинструментов, а в 1932 году этот завод заработал уже на полную мощность. Я помню, что Макаренко занимался производственными делами ежедневно и основательно. Он вникал во все тонкости организации производства. Часто выносил производственные вопросы на общие собрания коммунаров и заседания совета командиров. Иногда сам проводил производственные оперативки. Лично решал вопросы подбора кадров руководителей производства, постоянно заботился о приобретении нового оборудования и т.д. В эти заботы он втягивал весь коллектив, в том числе и меня, хотя, казалось бы, я за это прямо и не отвечал. Такой интерес и внимание Макаренко к вопросам производства был вполне понятен. Антон Семёнович считал хорошо организованный производительный труд одним из краеугольных оснований своей воспитательной системы. Но дело не только в этом. Главное в том, что мощное производство создавало прекрасную материальную базу для развёртывания воспитательной работы. Коммуна благодаря производству жила очень богато, имела всё необходимое для всестороннего развития коммунаров: множество хорошо оснащённых материально кружков и секций, билеты в харьковские театры и т.д. А чего стоили ежегодные летние походы всей коммуны по стране! И всё это было возможно только на основе хорошо организованного собственного производства. Вот почему неверно утверждать, что развитие производства в коммуне «происходило против воли Макаренко».

— Как держал себя Макаренко во время летних походов, на природе?

- Мне довелось совершить вместе с Макаренко два больших похода — в Крым и на Кавказ. В походных условиях Макаренко оставался таким же, как и в коммуне, только ещё меньше спал и был всегда настороже, оберегая безопасность и здоровье ребят. Ведь путешествия наши были делом непростым. Во время стоянок приходилось выставлять охранительные посты от воров, хулиганов, непрошенных гостей. В горах подстерегала опасность травматизма. Непросто было посадить сотни коммунаров в переполненные поезда и т.д. Однако практически всегда обходилось без всяких «ЧП» (за редкими исключениями) благодаря тому, что походы очень тщательно готовились, проводилась предварительная разведка всего маршрута, составлялся точный график движения по дням и часам, все обязанности между коммунарами на марше были чётко распределены, каждый хорошо знал своё дело. Да и дисциплину в походах Макаренко держал строже, чем обычно. Но все понимали необходимость этого. Чёткая организация и порядок не мешали, а помогали много видеть, много успевать, весело и интересно проводить свой отдых. Наши летние походы прекрасно описаны в книге бывшего коммунара Леонида Конисевича «Нас воспитал Макаренко». Я с ним полностью согласен.

- Каким запомнился вам внешний облик Макаренко?

Был всегда очень аккуратно и строго одет, подтянут и бодр. Никто не видел его вялым, скучающим, не занятым каким-то делом.

- Пётр Иосифович! В чём вы видите главный секрет небывалых успехов коллектива Макаренко?

- Думаю, секрет состоит в том, что Макаренко воспитывал не столько словами, сколько самой жизнью, которую он организовывал вместе с воспитанниками. Детям было интересно жить вместе с Макаренко. Они сами организовывали свою жизнь. И это делало их прекрасными людьми, какими они и стали в действительности.

III. О ВОСПИТАННИКАХ А.С. МАКАРЕНКО

- Какое впечатление произвели на вас воспитанники Макаренко, когда вы впервые пришли в коммуну?

- Я знал, что это учреждение, в которое попадали, мягко говоря, не лучшие дети. Их сильно помяла беспризорная жизнь. И ожидал увидеть в них соответствующие привычки поведения.

То, что я увидел, удивило меня. Коммунары оказались людьми не только вполне порядочными, но и хорошо воспитанными, внимательными друг к другу, а кроме того всегда жизнерадостными, весёлыми, большими шутниками. Работать с ними мне было интересно. Отношения сразу установились хорошие, доверительные. Никаких конфликтов с воспитанниками за годы моей работы с ними у меня не было. Сказалось, наверно, то, что был я в то время совсем молод (мне было 25), а по характеру очень общителен и энергичен. Видимо, это импонировало ребятам. Они быстро признали меня своим и стали между собой называть меня «наш комиссар Петя». Мои первые благоприятные впечатления о коммунарах не изменились и впоследствии. Чем больше я узнавал их, тем больше проникался к ним искренним уважением и любовью.

- Сохранилась ли у вас связь с воспитанниками после ухода из коммуны?

- После коммуны я попал в мощный водоворот событий, был целиком поглощён новой работой, вскоре выехал из тех мест и связей с Макаренко и коммуной не имел. Много лет спустя, уже в 80-х годах, когда я начал выступать с воспоминаниями о Макаренко, у меня появилась связь и с моими бывшими воспитанниками-коммунарами. В 1983 году, когда отмечалось 95-летие Макаренко, я участвовал в юбилейных торжествах в Москве и там встретился со многими бывшими коммунарами. От них узнал об их судьбах после коммуны, о судьбах других ребят.

— Каков общий «портрет» воспитанников Макаренко?

- В многочисленных беседах с бывшими коммунарами я упорно спрашивал каждого из них: известны ли им случаи, когда кто-то из воспитанников Макаренко пошёл по «скользкой» дороге, покатился вниз? Никто из них не смог назвать таких случаев! Все бывшие коммунары оказались достойными своего Учителя и своего коммунарского коллектива. Все стали глубоко порядочными гражданами своей страны, хорошими специалистами в самых различных отраслях хозяйства, создали семьи, жили интересной, насыщенной жизнью. Многие стали военными. Многие погибли в боях за свою Родину. Поскользнувшихся в жизни не оказалось. Думаю, что это лучшее доказательство совершенства воспитательной системы Макаренко.

— Можете ли рассказать о судьбе отдельных воспитанников?

- По результатам своих встреч и переписки с бывшими коммунарами я составил себе список фамилий тех воспитанников Макаренко, о судьбах которых ребятам было хорошо известно. И вот оказалось, что среди бывших воспитанников Макаренко имеются люди самых разных профессий. Это педагоги (Швед, Тренёва, Журинская, Руденко, Калабалина), артисты (Терентюк, Семёнов, Ковалёв), офицеры (Клюшник, Клямер, Богданович, Токарев, Яценко, Юдин, Бочковский, Конисевич), врачи (Куслий, Чечулин, Аносова), инженеры (Коломийцев, Плотников), мастера и бригадиры (Землянский, Носик, Кудрявцева), юристы (Ветров, Чудновская), советские работники (Семёнов, Явлинский — отец ныне широко известного учёного-экономиста), журналист (Зайцев), научный работник (Павлова), художник (Грицюк), скульптор (Пенкин). Судьбы всех этих ребят сложились по-разному, но всех их отличала макаренковская «закваска»: глубокая человеческая порядочность, трудолюбие, творческий подход к делу, находчивость, оптимизм и многие другие привлекательные качества свободных и самостоятельных людей. С некоторыми из воспитанников Макаренко я поддерживаю связь уже много лет. Они делятся в своих письмах воспоминаниями. Некоторые из этих воспоминаний представляют огромный интерес.

— Бывший коммунар Леонид Конисевич прислал вам рукопись своей книги «Нас воспитал Макаренко». Ваше мнение об этой книге?

- Я с большим удовольствием прочитал эту рукопись. Макаренко был прав, когда говорил Леониду, что у него есть литературный талант. Антон Семёнович рекомендовал Конисевичу готовиться к труду писательскому. Но Леонид выбрал другой путь. Его увлекла морская романтика. Он стал моряком, офицером, много лет служил на флоте. Но писательская жилка в нём всё же проявилась. Пусть много лет спустя, но написал он прекрасную книгу. Я поражаюсь его памяти. Жизнь коммуны он описал великолепно, воспроизвёл множество любопытных деталей, о которых я, свидетель и участник тех же событий, совсем позабыл. Особенно хороши его записки о наших летних походах...

Считаю, что эту книгу надо обязательно издавать. Она рассказывает правду о коллективе Макаренко, о его воспитанниках. И главное в том, что книга показывает нам Макаренко таким, каким воспринимался он глазами его воспитанников.

К оглавлению верхнего уровня

К списку ссылок

На главную страницу